За два часа до суда на меня напали нервы. Не знаю, что такое, до этого я была спокойна и занята своими кладовками, боксами, вещами и прочей рутиной. Потому что поняла – от нас ничего не зависит. Не важно, хорошие мы или плохие, подходим на эту роль или нет, полный у нас комплект, или будут просить ещё справок.
Суд будет решать, как ему больше подходит.  Вот захотят и сделают 6 заседаний. Или вобще скажут, НЕТ.

Зато мне страшно свезло (если не считать, что подпустило колесо, уже второе (неужели придётся менять..) но на ближайшей бензоколонке мне его подкачали),  в парковке практически у суда.

В суде уже была моя опека и отец детей, позже подошла та опека (не тот молодой человек, что был), глав врач дома ребёнка, самый последний прибыл мой адвокат. В этой непринуждённой обстановке мы провели не так много времени, и заседание началось.

Всё прошло гладко. В этот раз уже была судья которая и должна была вести изначально наше усыновление, но отбыла в командировку. Она была довольно доброжелательна, и как мы порешили с опекой, что скорее всего все вопросы от неё были процессуально необходимы.

Это не помешало мне не заплакать. Думаю на вопросе, как относятся дети у моему решению.

А это видать тонкий момент для меня, потому что мои чудесные дети действительно ждут этих неизвестных им детей. И ведь не расскажешь, сколько мы пережили за время с Люсей, и сколько раз меня дети спросили:
– Люся уже наша? А когда это решат?
Или недавно Марфа:
– Мы что можем Люсю никогда не увидеть?

Что мои дети за эти год и три месяца показали, какими большими и умеющими любить сердцами они обладают.

Итак, с красным носом и с красными ботильонами (ага каблуки, моя опека засмеялась меня увидев, а опека детская на суде кидала взгляды на мои ботильончики) в длинном монашеском платье с белым воротничком, я выглядела уже более может гармонично для многодетной матери.

Отец детей выступил прекрасно.
Моя опека сказала, что я чудный кандидат.
Глав врач сказал, что контакт установлен, и может он с какими-нибудь вопросами и несогласен, но мы состоявшиеся люди и имеем право на своё мнение. Видимо это было по поводу того что я на последней свиданке взяла одну персону. Что он не забыл добавить.
Их опека сказала очень смешно, что-то про то что не очень хорошо нас знает, но по всему услышанному мы достойны, и они не могут нам ОТКАЗАТЬ. То есть мы поддерживаем, добавила опека.
Прокурор в этот раз была сдержана (моя опека предположила, что ей дали горячую воду наконец, и помыв голову та стала добрее)
Адвокат сказал за меня моё последнее слово.

И все единогласно поддержали моё заявление. Суд удалился. И появившись вновь (мне всегда интересно, что там они делают) высказал резюме. Детей выдать гражданке! УРА!

Теперь мы ждём, и через 10 рабочих дней решение суда вступит в свою законную силу!

Я в принципе сто лет не плакала, а за неделю плакала три раза:
1. Когда у Марфы была высокая температура, я взгрустнула, как мы безащитны здесь. Что мы не можем приехать в первый же приёмный покой и быть спокойны, что там сделают как надо. А скорее всего столкнёмся с хамством, некомпетентностью, отсутвием оборудование, лекарств, очередями, и беспросветным ожиданием и неизвестностью.
2. Когда смотрела это видео, где 7 декабря 2015 года судья Басманного суда Наталия Дударь отправила активиста Ильдара Дадина на три года в колонию за участие в одиночных пикетах. Оно действительно сильное.


3. И на суде.